профессор фарадж караев: «учиться, учиться и учиться»

– Я хотела бы начать немного издалека: в письме к Вашему отцу от 21 ноября 1958 года Д.Д.Шостакович пишет: «Обязательно пришлите мне сочинения Вашего сына. Мне очень интересно будет с ними познакомиться». Мне же, в свою очередь, любопытно узнать, чем всё это кончилось?

– Отец рассказывал Дмитрию Дмитриевичу, когда мне было ещё лет 14-15, что я делаю первые попытки сочинительства, и Дм.Дм. просил показать ему мои опусы.

Отец вообще хотел, чтобы я учился у Дмитрия Дмитриевича. Ещё в школе, когда отец уже более или менее регулярно начал заниматься со мной, он говорил: «Вот поедешь в Москву к Дмитрию Дмитриевичу…» Но когда пришло время ехать в Москву, Дмитрий Дмитриевич перестал преподавать, к тому времени он вёл только аспирантов в Ленинграде. На это отец сказал: «Ничего, поучишься у меня, потом поедешь к Дмитрию Дмитриевичу в аспирантуру». А когда пришло время ехать в аспирантуру, Дмитрий Дмитриевич вообще перестал преподавать. Так что с Дмитрием Дмитриевичем контакта, к сожалению, не получилось.

– У Вашего отца ведь были очень близкие и хорошие отношения с Д.Д.?

– Отец очень любил Дмитрия Дмитриевича, а т.к. я, конечно, тогда ещё ничего путного делать не мог, отец не захотел злоупотреблять вниманием Учителя и ничего и не послал… не рискнул отвлекать Дмитрия Дмитриевича моей ерундой.

– Вы идёте по стопам своего отца?

– Это вопрос, на который не может быть ответа! Да, иду, потому что я, волею судеб, выбрал ту же профессию. А в каком-то другом смысле, может быть, и не иду. Трудно сказать.

– Знаете ли вы что-нибудь о современных композиторах Азербайджана?

Я обязан это знать, ведь я родился, вырос и большую часть жизни провел в Баку. В Азербайджане процесс становления профессионального композиторского образования шёл достаточно быстро и своеобразно. Если Европа, та же Италия прошла путь развития от Монтеверди до сегодняшних дней за 350-400 лет, то Азербайджан прошёл этот путь в гораздо более сжатые сроки, где-нибудь лет за 75-100. Профессиональная музыка устной традиции существовала много веков, а вот первая профессиональная опера в европейском понимании сути этого слова, опера Узеира Гаджибекова «Лейли и Меджнун» была написана и поставлена в 1908 году. Значит, с 1908 года начинается точка отсчёта азербайджанского композиторского творчества в европейском понимании. И на этом пути, конечно, были и взлёты, и падения, были успехи, были и провалы.

Новая страница истории азербайджанской музыки началась с конца 40-х годов прошлого века, когда Кара Караев и его товарищ и коллега Джевдет Гаджиев вернулись в Баку из Москвы, где они учились в классе Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, и стали преподавать в Азербайджанской Государственной консерватории. Кстати, очень интересный момент! Д.Д. был удостоен звания Народного артиста Азербайджана – к этому можно относится иронически, можно скептически – именно за огромный вклад в дело воспитания целого поколения азербайджанских композиторов. И мы, я и мои коллеги, и старшие, и младшие, с гордостью себя считаем внуками Д.Д.Шостаковича. У Дм.Дм. учился Кара Караев, мы учились у Кара Караева. И какая вот выстраивается интересная линия – Н.А.Римский-Корсаков – Максимилиан Штейнберг – Д.Д.Шостакович – Кара Караев. Таким образом, мы – праправнуки Н.А.Римского-Корсакова! Влияние России, русской композиторской школы на возникновение и становление азербайджанской – бесспорное, решающее и определяющее.

– Страны разошлись, разошлись ли культуры? Проблема Восток – Запад.

– Не думаю, что проблема Восток и Запад возникла с развалом Советского Союза. Я бы не ставил так вопрос. В Советском Союзе поощрялась и национальная самобытность, и поиски своих путей, и сочетание «Востока» и «Запада», традиции и новаторства, как тогда было принято говорить. Просто сегодня разорвались наши культурные связи, рухнуло то здание, которое возводилось всеми нами в течение долгих десятилетий, и если в недалёком прошлом мои студенты из Баку могли приехать, скажем, в Москву на творческий семинар или в Киев на Всесоюзный смотр молодых композиторов, то сейчас подобной возможности они лишены – нет финансовых средств. А ведь и премии какие-то завоёвывались, и музыка студентов-композиторов исполнялась, и общались, и спорили, и слушали музыку друг друга. Что может быть лучше для молодых, чем творческое общение?

Я помню, в 60-х годах в Баку был очень хороший нотный магазин, директором которого был прекрасный человек, энтузиаст своего дела Захар Иосифович Гусин. Он имел прекрасные связи и с Москвой, и с Киевом, с Ленинградом, со многими издательствами. Он напрямую связывался с Польшей, и в его магазине всегда можно было купить последние партитуры В.Лютославского, К.Пендерецкого и многих других польских авторов. То было золотое время для азербайджанских композиторов! А сейчас в этом нотном магазине продают галантерейные товары...

Естественно, в Баку культурная жизнь не такая интенсивная, как в Москве. Сегодня Москва – это одна из культурных столиц мира. И поэтому моим бакинским коллегам, моим бакинским студентам гораздо труднее. Я до сих пор ещё преподаю в Баку, имея какие-то часы, потому что чувствую в этом необходимость, чувствую, что я могу быть ещё чем-то полезен.

– Как Вам это удаётся?

– Это очень трудно, очень трудно, потому что заочное обучение композитора – это нонсенс. Особенно если композитор молодой. В стадии формирования нужно быть какое-то время нянькой. К сожалению, это не получается, и, конечно, от этого страдают мои студенты в Баку. Но когда наезжаю – другого слова здесь и не придумаешь – в Баку, я занимаюсь каждый день, через день, ко мне приходят домой, так что кое-что удается наверстать. Но это, конечно, не самое лучшее, что могло бы быть. Вот клонировать меня: оставить одного здесь, а другого там…(смеясь…)

– К какому направлению Вы себя относите и относите ли вообще?

– Этот вопрос не к автору, это вопрос к музыковедам. Автор не должен себя «относить» куда-то, автор интуитивно делает то, что считает хорошим, что считает правильным. Это может быть действительно объективно правильным решением или же может быть объективно абсурдом, но автор искренне верит в чистоту своих устремлений.

– К каким жанрам сейчас приверженность у современных композиторов? Скорее всего, это камерная музыка, что видно и в Ваших произведениях?

– Камерных сочинений у меня гораздо больше, нежели симфонических, но это не всегда от хорошей жизни. Ведь не секрет, что камерное сочинение легче исполнить, нежели симфоническое.

– Поэтому больше возможностей?

– … и больше творческих контактов с исполнителями. Если я получаю какой-то заказ или просьбу написать для небольшого ансамбля – это обычное дело. Я с удовольствием откликаюсь на такие просьбы. Но заказов на симфонические сочинения в моей жизни было гораздо меньше.

– А какие это были сочинения?

– Серенада «Я простился с Моцартом на Карловом мосту в Праге» была написана по заказу оркестра радио и телевидения города Праги. Сочинение «Ton und Verklaerung» было написано по заказу одного из немецких издательств. Балеты были написаны по заказу Бакинского оперного театра. А так, в основном, камерная музыка. Хотя и в этом жанре были написаны сочинения с большими инструментальными составами до 30-ти человек, как, например, «Ist es genug?». Это сочинение было написано по заказу амстердамского Schönberg Ensemble, который, кстати, несколько дней назад давал концерт у нас в консерватории в Рахманиновском зале.

– Возвращаюсь к вопросу о камерном жанре. Не считаете ли Вы это чертой эпохи – или это чисто Ваше, индивидуальное?

– Конечно, это примета времени. И связано это не только с творческими, но и с финансовыми проблемами. Во все времена содержать небольшой ансамбль – вспомним хотя бы «Историю солдата» – с мобильным составом гораздо проще, чем содержать громоздкий симфонический оркестр или театр. А жизнеспособность и, как следствие, творческая активность небольшого коллектива и порождает активность композиторскую в этом жанре. Прекрасных ансамблей мирового уровня в сегодняшней Европе немало – Intercontemporain Пьера Булеза, Schönberg Ensemble, о котором мы уже говорили, Ensemble Modern из Франкфурта на Майне …их перечислять и перечислять. Нередко подобные коллективы имеют свою индивидуализированную особенность и неординарны по своему составу. Так, голлландский Nieuw Ensemble включает в свой состав две гитары, причём один гитарист меняет свой основной инструмент на банджо и на мандолину, в состав Atlas Ensemble (Амстердам) наряду с европейскими инструментами входят исполнители на народных инструментах из Турции, Ирана, Китая, Азербайджана. Но сочинений для таких нетрадиционных составов не существует, нет таких партитур, а значит, они должны создаваться специально. И вот Atlas Ensemble для концерта в Берлине заказывает пятерым композиторам новые сочинения, и Ваш покорный слуга был в их числе. Премьера такого вот специального моего сочинения «Вавилонская башня» состоялась в сентябре прошлого года.

– Действительно, хотя и камерные ансамбли, но их возможности безграничны.

– Конечно, возможности неисчерпаемы. В таком ансамбле каждый инструменталист – солист, и называется такой ансамбль – ансамбль солистов, и композитору можно писать для них, не думая об инструментальных сложностях.

– Каково Ваше отношение к электронной музыке?

– Моё отношение очень хорошее! (смеется) Электронная музыка – это та область, куда надо погрузиться с головой. С головой и – навсегда! Электронной музыкой нельзя заниматься, как чем-то второстепенным, получая от этого некий дополнительный стимул. Ещё 100-150 лет назад специальность ученого-физика или врача включала в себя все понятия, связанные с термином «физика» или «медицина». Физик занимался практически всей физикой, а доктор мог принять роды, поставить пиявки или удалить зуб. Но время шло, наука стремительно развивалась, и уже в наше время физика, как и медицина, имеет массу самых разнообразных спецификаций. Видимо, нечто подобное происходит и в нашей сфере – в музыке. Сейчас, на мой взгляд, невозможно дилетантски монтировать электронную музыку с общепринятой музыкальной академической традицией. Электронику надо изучить так же досконально, как и то, чем занимался всю свою жизнь. А чтобы это осуществить, надо бросить всё остальное. Но на это у меня уже нет времени.

– Но Вы всё-таки используете электронные звуки?

– В моноопере «Путешествие к любви» магнитофонная запись, в которой есть и конкретные звуки – шумы, разговоры, есть и электронные, комментирует события, вступает с ними в диалог, выполняя, если можно так сказать, роль декораций.

В одном из последних сочинений, которое называется «Посторонний», также немаловажную роль играет магнитофонная запись, в основе которой лежат электронные звуки. Но должен сказать, что делал эту ленту не я сам, по моей просьбе, по моим наметкам эту работу осуществил композитор Игорь Кефалиди. И что было для меня очень важно, он справился с этим так, как будто это сделал я сам, но …его руками, его знаниями, его мастерством. И проделал он эту работу не только высокопрофессионально, но и в очень сжатые сроки. Прекрасный синтез – академическая композиторская выучка даёт ему прекрасный базис для творческой фантазии и таланта, а прекрасная аппаратура – возможность без проблем осуществлять задуманное!

– Какие из современных композиторов Вас интересуют в большой мере?

– Из тех композиторов, на творчестве которых я учился и, естественно, не мог не испытать влияния – это, в первую очередь, Витольд Лютославский и Дьердь Лигети. Думаю, что не открою Америки, еще раз повторив ту истину, что это две высочайшие вершины в развитии музыки нашего времени. Быть может, это лучшее, что было рождено Землей во второй половине XX века.

Что же касается моих контактов с коллегами, то я счастлив, что имею возможность общаться с ними здесь, в Москве. Мне даже не то что близка, а очень дорога музыка таких разных композиторов, как Владимир Тарнопольский и Виктор Екимовский. В ней, быть может, иной раз что-то меня и настораживает, но всегда – притягивает. И, конечно, я не стал бы ограничиваться этими двумя именами. Я с большим уважением отношусь к музыке Александра Вустина, меня интересует, хотя и не всегда всё убеждает в том, что делает Александр Раскатов, живущий ныне в Германии. И вообще, творческое общение с моими коллегами по АСМу, по московской Ассоциации Современной Музыки, которая была провозглашена в 1991 году, всегда давало и дает мне очень большой импульс, жизненный и творческий.

– А давали ли Вам подобные импульсы к сочинению произведения живописи или литературы?

– Всегда, всегда! Вот один только пример.

Зимой 1975 года на даче под Баку я писал оперу. Писал безо всякой надежды на то, что её когда-нибудь поставят, писал просто так, выражаясь «высоким штилем», по велению души. Работал с увлечением, сидел за письменным столом днями и ночами, неделями не вылезая с дачи в город. И вдруг – все бросил!.. Причиной послужила прочитанная мной строка из Байрона, которая была взята А.С.Пушкиным эпиграфом к «Полтаве» – I love this sweet name (Я люблю это нежное имя). Прочтя эти слова, я закрыл всё то, над чем работал весь последний год, и спрятал в шкаф – у меня мгновенно возник замысел нового сочинения.

– Расскажите поподробнее об этом сочинении.

Это Соната для двух исполнителей, где два пианиста играют на трёх роялях, один из которых подготовленный, колоколах и виброфоне. Писалась эта Соната для двух конкретных исполнителей. Один – мой двоюродный брат Джахангир Караев, потрясающий пианист, музыкальный интеллект которого выше всяких похвал, второй – Акиф Абдуллаев, умница и профессионал высочайшего класса. В расчёте на их интеллектуальные возможности и была написана Соната. После премьеры – опять-таки как в случае с Игорем Кефалиди! – у меня осталось впечатление, как будто это я сам сыграл свою музыку! Вот так они сыграли…

– Над какими сочинениями Вы сейчас работаете? Ваши дальнейшие творческие планы.

– Под самый Новый Год – 27 декабря – я закончил произведение «Посторонний», премьера которого состоялась в Санкт-Петербургской филармонии 7 марта. В апреле месяце я завершил работу над сочинением «Эстафета» для ансамбля ударных инструментов города Фрейбург в Германии. В сентябре ансамбль отмечает свой 30-летний юбилей, и для цикла концертов, посвященного этой дате, и написано это сочинение. Кстати, с подобной просьбой – написать сочинение для ансамбля ударных – много лет назад ко мне обратился Марк Пекарский, но… писать сочинение «просто так» я не могу, должна быть какая-то определяющая идея, какой-то посыл, должен быть замысел. Тогда мне не удалось ничего интересного придумать, и сочинение для ансамбля Пекарского так и не было написано, по поводу чего он до сих пор иронизирует. А здесь – идея возникла. Еще работая над «Посторонним», я уже в общих чертах представлял себе, каким должно быть это сочинение, а в процессе работы замысел оформился полностью. Четыре исполнителя играют на одной маримбе, и ещё один исполнитель играет на мембранофонах, то есть на барабанах, том-томах, бонгах и т.д. «Эстафета» – в некотором роде инструментальный театр. Это не столь глубокое и серьёзное, сколь эффектное, блестящее и даже потешное представление. Инструменталисты играют свои партии в максимально быстром темпе, вперегонки бегают вокруг маримбы, убегают со сцены, вновь возвращаются… В общем – буффонада!

Сейчас работаю над одним небольшим сочинением для Венского ансамбля. Более подробно о нём не хочу говорить, так как оно ещё не закончено. А у меня сложилась нехорошая примета: если рассказываю о том, чего еще нет, о том, что еще только делаю – всё…всё летит!

– Тогда расскажите о «Постороннем».

– «Посторонний» – маленький спектакль для тенора соло, камерного хора и инструментального ансамбля – написан для ленинградского eNsemble по просьбе его руководителя Бориса Филановского. Заказчиком были поставлены достаточно жёсткие рамки: сочинение должно было быть написано на русский заумный «да-да» текст от Кручёных и Хлебникова до современных поэтов. Я выбрал текст не самый заумный, текст поэта Ивана Ахметьева, который привлек меня своей емкостью и, одновременно, лаконичностью. Правда, потом стихи были разбиты на слоги, которые повторялись, вращались таким образом, что не всегда прослеживался смысл. Стихи очень коротенькие и я с удовольствием их процитирую:

Прошу прощения Вас так много А тут еще и я
Полу помаленьку полу сам по себе полу за компанию
Что вы что вы я ничего

Сочинение предполагает режиссуру. Поёт хор, играет ансамбль, входит Посторонний. Он одет в плащ, он – в шляпе, у него вокруг шеи обмотан длинный шарф. Он заходит и говорит: Вас так много… Потом происходит некое действо солиста с ансамблем, с хором и заканчивается все это тем, что солист снимает с себя широкополую шляпу и пускает её в зал. Одевает клоунский красный нос на резиночке, достаёт колокольчик… И зрителю абсолютно непонятно, почему всё это происходит?! И медленно уходит из зала, останавливаясь и позванивая в колокольчик. Хор поворачивается спиной к зрителям, дирижёр обращается к солисту: «Что вы, что вы?» – и тоже уходит. Аккордеон, который входит в состав ансамбля, постепенно переходит из авторской музыки в As-dur экспромт Шуберта (напевает…). Наш герой уходит через зал и всем своим видом показывает, что он абсолютно случайно попал сюда. За ним уходит и аккордеонист с Шубертом. И он не просто тише играет, он уходит. Вот он прошёл через весь вестибюль (это было в Малом зале Ленинградской филармонии), вот он спустился вниз по лестнице, Шуберт все тише и тише и вот его уже совсем не слышно. И когда публика думает, что всё – конец…приоткрывается дверь, просовывается рука с колокольчиком и звонит… и всё…

– Это замысел со скрытым философским смыслом?

– Это, конечно, так, но и немного – эпатаж. Подразнить гусей, слегка поиздеваться над респектабельной филармонической публикой – это было. Но и подтекст глубинный, естественно, есть. Всё, что делаешь, надо делать искренне, честно по отношению к самому себе.

– Слушая Ваше сочинение «Постлюдия», ощущаешь глубокий скрытый смысл, некую символичность. Так ли это?

– (Наигрывая начальную интонацию) Это анаграмма женского имени. И всё, вот и весь смысл… В сочинении звучит музыка Э.Грига, которую я искренне и нежно люблю, и, быть может, мое отношение к этой музыке и проецировало отношение ко всей пьесе. Ведь существует 8 версий этого сочинения, каждая из которой сделана для определённого состава, вплоть до версии для двух роялей в восемь рук. Последняя версия для кларнета, струнного квартета и рояля исполнялась 5 февраля в Нью-Йорке на фестивале «Шедевры русского андеграунда». Фестиваль проходил в течение 10 дней и включал в себя 3 камерных концерта, ретроспективу кинофильмов с музыкой Прокофьева, Шостаковича, Альфреда Шнитке, выставку фотографий, несколько поэтических чтений. На последнем концерте в числе сочинений Г.Канчели, А.Пярта, С.Губайдулиной, А.Зохрабяна и прозвучала «Постлюдия VIII» Вашего покорного слуги.

– Как Вы оцениваете наших молодых композиторов?

– Очень, очень высоко – уровень композиторского мастерства молодых композиторов значительно вырос. Но чтобы вот на таком средневысоком фоне сделать нечто такое, что привлекло бы к начинающему автору внимание… очень, неимоверно трудно! Естественно, необходим большой талант, высочайший интеллект, настоящая профессиональная выучка и всегда – очень чёткий замысел в каждом конкретном сочинении. Тогда, может быть, что-то и получится. Среди молодых много сейчас хороших, способных, талантливых, одарённых людей. Но им будет очень сложно. В своих записках безвременно ушедший Н.С.Корндорф вспоминает о своём разговоре с Ю.Буцко. – Ваше поколение – несчастное поколение, – сказал ему Буцко. «Вся ниша новой музыки в СССР занята большой тройкой – А.Шнитке, С.Губайдулина и Э.Денисов. Для вас там нет места. Причём никто из этой тройки не узурпировал этого права, просто они были первыми и не только не боялись идти вперёд в музыкальном плане, но и не боялись идти на конфронтацию с Союзом Композиторов. Они переправляли свои сочинения за рубеж, минуя Союз, они были молодыми, бескомпромиссными, смелыми. Они заполнили всё!» Я не ручаюсь за точность слов, но мысль была высказана именно такая. И действительно, нашему поколению было очень и очень непросто, поколению же нынешних молодых – ещё труднее! Все ниши заполнены, уровень мастерства – предельно высок, и поэтому, скажем, А.Сафронову и А.Кессельман, как и более молодым – А.Сюмаку и Д.Курляндскому и другим, высокопрофессиональным и талантливым, будет очень трудно заявить о себе во весь голос.

С другой стороны, то, о чём мы и мечтать не могли – они имеют, например, возможность учиться за рубежом. Хотя и не стоит говорить о том, что везде в Европе хорошо учат. То, что наши молодые общаются, слушают, набирают информации – это великолепно. Но Московская консерватория, ее традиции и, я даже сказал бы, традиции советского образования очень сильны, и так, как учат у нас, не учат нигде! Это я могу говорить с полным основанием.

– Что Вы им посоветуете?

– То, что завещал Владимир Ильич Ленин: «Учиться, учиться и учиться», (смеётся), они упорны, талантливы, и дай Бог, как говорится, им удачи!

Записала Мария Курдюмова