связующая нить


Фарадж Караев начал пробовать себя как композитор в восьмом классе музыкальной школы. а профессиональное образование получил в азербайджанской консерватории, где учился у своего отца – выдающегося мастера Кара Караева. Первое же крупное его произведение, балет «Тени Кобыстана», обратило на себя внимание критики и публики. Ныне наш собеседник Фарадж Караев – Заслуженный деятель искусств Азербайджанской ССР, доцент консерватории, автор многих сочинений различных жанров, хорошо известных у нас в стране и за рубежом.

– Трудно ли быть Караевым?

– Очень трудно. Я уже был отцом взрослого сына, а меня еще представляли как сына Кара Караева. Это осложняло мою жизнь, вместе с тем ко многому обязывало. Работал и словно чувствовал на себе любопытные и вопрошающие взгляды окружающих. Ведь найти свой путь к музыке – удел немногих. Как сказал один умный человек, между людьми, пишущими музыку, и композиторами существует колоссальная пропасть. Не каждый сочинитель становится композитором...

Мне, конечно, несказанно повезло, что я рос в музыкальной семье. Музыка всегда звучала в нашем доме, я впитывал ее с детских лет, прямо-таки с молоком матери. Это не могло не наложить определенный отпечаток на мое развитие, и желание научиться играть на рояле возникло само собой. Надо сказать, что отец вовсе не настаивал, чтобы я стал музыкантом, но когда это было решено, я получил от него очень многое, и прежде всего – уроки профессионализма, строгого и взыскательного отношения к своему делу.

Я видел, как отец работал, как порой сутками бился над небольшим музыкальным фрагментом для фильма, который затем, в готовой картине, длился какие-то несколько минут и заглушался шумами или речью. Но он трудился над ним так, словно это самое главное произведение его жизни. Отец любил повторять, что там, где начинается самоуспокоенность, кончается творчество, а твое лучшее сочинение – то, которое еще не написано. Сам он никогда не останавливался на достигнутом, критически переосмысливал созданное им ранее и постоянно искал новые, неизведанные пути.

– Какое произведение вы считаете отправной точкой для себя как композитора? «Тени Кобыстана»?

– Нет, такое сочинение появилось значительно позже. Что же касается балета, то сегодня мне отчетливо видны все его несовершенства. Правда, в 1969 году, когда состоялась премьера, я был, естественно, о нем несколько иного мнения. После показа балета в Париже французская пресса, тепло отозвавшись о моей музыке, писала о влиянии на него «Весны священной» Стравинского, и я счел это за комплимент. Если ставить, как делают (в отличие от меня) многие композиторы, номера опусов, то я бы, наверное, поставил № 1 на Сонате для двух исполнителей, написанной в 1976 году, то есть через десять лет после окончания консерватории. Это произведение стало для меня этапным, первым, после которого я смог относиться к себе как к индивидуальности.

За минувшее десятилетие написал не так уж много. Какие из сочинений наиболее дороги автору? Это прежде всего Tristessa I – Прощальная симфония в память об отце, учителе, друге. Хотелось бы назвать еще серенаду Я простился с Моцартом на Карловом мосту в Праге, монооперу Journey to love (Путешествие к любви) на стихи поэтов XX века для сопрано с камерным оркестром, музыку для исполнения на театральной сцене В ожидании… по пьесе Сэмюэла Беккета, In memoriam… – cтрунный квартет памяти Альбана Берга. Каждое из этих сочинений мне по-своему памятно и дорого, каждое, хочется думать, было пусть небольшим, но все же шагом вперед...

– В творческой лаборатории любого композитора жить свои секреты, свои особенности. Как у вас возникает замысел сочинения, как вы. работаете над ним?

– Довольно часто новая тема возникает благодаря какому-то внешнему импульсу. Это может быть слово: сказанное вскользь в разговоре собеседником, оно вдруг западает в сознание и вызывает те или иные эмоции. Таким импульсом может стать и музыкальный аккорд, живущий в тебе и неожиданно дающий затем ростки...

Скажем, Соната для двух исполнителей родилась так. Я сидел на даче и писал оперу на сюжет Жана Ануйя. Как-то вечером, отдыхая, стал перелистывать книжку о Пушкине и наткнулся на такой факт: оказывается, в рукописи «Полтавы» известное нам посвящение к поэме сопровождалось припиской «Я люблю это нежное имя». Эта фраза вызвала во мне целую вереницу образов, и я, забросив оперу, той же ночью композиционно выстроил новое сочинение. А потом уже каждую свободную минуту писал – и дома, и в перерывах между занятиями со студентами, и в автобусе по дороге на дачу.

Бывают, конечно, побудительные мотивы и другого рода. Вот, скажем, сочинение с довольно пространным названием – Я простился с Моцартом на Карловом мосту в Праге. Оно писалось по заказу Симфонического оркестра радио и телевидения города Праги, причем писалось очень трудно, настроение было совершенно не рабочее – ненадолго до этого умер отец. А через два месяца заказ надо было сдавать.

Пришлось взять себя в руки, сосредоточиться. На пюпитре у меня в то время стояли ноты моцартовского «Реквиема», который я часто перелистывал. Я стал вспоминать о величавом Пражском Граде, о том, как ходил по Карлову мосту и любовался потемневшими от времени скульптурами. Возникла цепь каких-то светлых, солнечных ассоциаций, которая привела меня к мысли о том, что этот город очень любил Моцарт, именно там ему всегда сопутствовал успех. И вдруг я почувствовал непонятный подъем. Трудно передать это ощущение словами. Прага... Моцарт... Карлов Мост... Так возникло название, созрел замысел, а потом сложилась и музыка.

– В какой степени ото или иное произведение отражает личность автора?

– Все, что пишет композитор – отражение его внутреннего мира. И если этот мир пуст, то так же пуста и музыка. Конечно, я не отбрасываю такое непременное элементарное требование к творчеству, как музыкальный талант, но одного этого мало. Как, впрочем, и в поэзии, живописи, танце недостаточно обладать лишь суммой профессиональных навыков – необходимо наполнять образ мыслью, идеей. Как верно сказал поэт, «миг музыки переживет века, когда его природа глубока...»

– А проявляются ли в музыке черты характера композитора?

– Конечно! Более того, очень часто зримы и черточки национального характера. Как-то в Москве я показывал Сонату для двух исполнителей очень уважаемым мной музыкантам, и после ее исполнения они в один голос заявили, что такое произведение мог бы написать если уж не обязательно азербайджанец, то в любом случае только человек восточного склада. Причем проявляется национальное отнюдь не в цитировании народных интонаций, тем более что на нынешнем этапе развития музыки просто-напросто несерьезно говорить о буквальных заимствованиях из фольклора. Но такие особенности характера народа, как, скажем, бурный темперамент или сдержанность, открытость или склонность к созерцательному мышлению, обязательно ощущаются в сочинениях композиторов...

– Изменяется ли, по-вашему, интерес публики, и в частности, молодежи, к симфонической музыке?

– Увы, как мне кажется, популярность серьезной музыки не растет. Скорее, даже снижается. Не случайно далеко не всегда концертные залы наполнены до отказа. Пустые ряды на фестивалях «Московская осень» не могут не вызывать чувства досады. Правда, существует определенное обаяние имен некоторых композиторов, завоеванное их талантом, который привлекает истинных ценителей музыки. На их премьеры и просто авторские концерты билет свободно не купишь. Но это, скорее, исключение...

– И все же – в чем вы видите причину полупустых залов?

– Одна из главных – в потребительском отношении к музыке. Молодежь, да и не только она, зачастую приходит в концертный зал «отдохнуть». Конечно, в самом желании расслабиться, отвлечься от повседневных забот нет ничего плохого. Я тоже люблю сходить на какую-нибудь совершенно пустую кинокомедию и всласть посмеяться. Но в то же время разве можно лишить себя удовольствия посмотреть серьезные фильмы?!

Симфоническая музыка заставляет напряженно работать ум, в отличие от эстрадной, которая словно обволакивает его, расслабляет. То есть, она требует определенного интеллектуального труда. Но отнюдь не все хотят трудиться после окончания рабочего дня.

– Многие оправдывают это тем, что они просто не понимают серьезную музыку...

– А что значит – понимать музыку? Прежде всего нужно захотеть ее понять и полюбить. Я уверен, что любой заинтересованный, непредвзятый слушатель в состоянии воспринять самое сложное произведение. Конечно, если он имеет определенный коэффициент развития, знает, кто такой Шекспир, и хотя бы слышал о Бахе. В общем, человек достаточно образованный. Одна из почитательниц таланта американского писателя Уильяма Фолкнера как-то при встрече с ним сказала: «Я прочитала ваш роман «Шум и ярость» и ничего в нем не поняла. Скажите, что мне делать?» Фолкнер ответил: «Ну, прочтите еще два раза». То же самое и с музыкой. Нужно приучаться слушать ее постоянно, не пытаясь «влюбить» себя, как говорится, «с первого взгляда». Тем более, что для одного человека сложна и Шестая симфония Чайковского, а другому под силу Шестая симфония Шостаковича. Восприятие во многом зависит от внутреннего настроя, от того, что ты хочешь, что ожидаешь от музыки, находит ли она в тебе внутренний отзвук или ты намеренно не впускаешь ее в себя.

– Как вы относитесь к легкой музыке и джазу?

– Вы знаете, большая часть легкой музыки, на мой взгляд, становится сегодня все более и более серьезной. Даже произведения, исполняемые некоторыми оркестрами с традиционным «развлекательным» составом инструментов, требуют достаточно высокого уровня восприятия и работы ума. А уж джаз – это настоящая, серьезная музыка. Я давний его поклонник, сам играл и писал джазовые пьесы. Сейчас у нас много прекрасных музыкантов-импровизаторов, и, несомненно, благодаря им джаз завоевал такую популярность.

Есть, конечно, и чисто развлекательная эстрадная музыка. Она, скажем так, – для отдыха. Нельзя сказать, что я отношусь к ней негативно, но подобная облегченная шлягерная музыка меня просто не трогает, как, наверное, не вызывают у профессионального математика эмоций простейшие арифметические действия...

– Но, думаю, вы согласитесь, что научиться самому слушать и понимать серьезную музыку не так уж легко. Видимо, здесь требуется помощь со стороны профессионалов?

– Совершенно верно. Специалисты сходятся во мнении, что пока эстетическое воспитание у нас далеко не на должном уровне. И еженедельный школьный урок музыки проблемы не снимает.

Нужно и в школе, и с помощью печати, радио, телевидения учить ребят умению слушать серьезные произведения, рассказывать им об истории музыки, о выдающихся композиторах. А то у нас в любое время дня и ночи можно поймать в эфире песни «Модерн токинг», «Белую панаму», а порой и нечто похуже, но попробуй найти симфонию Брамса или, скажем, Скрябина! Времени симфоническим и камерным произведениям на радио и телевидении отводится в несколько раз меньше, чем эстрадным. Развлекательная музыка звучит практически круглосуточно, а любителям классики – «Час (!) Большого симфонического оркестра». Такова пропорция!

Приучать к настоящей музыке следует с раннего детства. И делать это по-настоящему умно, талантливо и популярно. Чтобы музыка с детских лет стала той связующей нитью, что заставляет в унисон биться наши сердца от прикосновения к прекрасному, к чувствам возвышенным и чистым...